А., ты знаешь, что у тебя сердце чумное? Оно у тебя не стучит, а рвется. Хрустит, ломает, ребра ломает, выпрыгивает. Ты держишь мою руку на своей груди, и я боюсь, что еще минута – и твое сердце окажется на моей ладони. Бьет по ушам. Знаешь, как сухая палка в колесах, как хруст моей шеи/кисти на твоих простынях, когда ты до ужаса пугаешься, распахиваешь глаза, боишься, что у меня что-то сломалось. А я смеюсь от этого. Мне смешно видеть твои огромные глазища, безумно встревоженные, разноцветные. А ты говоришь, что у меня точно такие же. Что один глаз темный, каштановый, а второй – светлый, молочно-шоколадный.­ Я никогда не замечала, никогда не присматривался, наверно. Мне кажется, у меня на лице два карих недоразумения, вот и все.
Закат сквозь стекла. Последнее солнце путается в твоих волосах, лучи хватаются ладошками за твои ресницы. Я все никак не могу понять, почему они у тебя такие длинные, черные. Как ночь черные. Выдержат, должно быть, весь коробок «Октябрьских» спичек, так и не дрогнув. И откуда такое чудо берется?
Мы стоим под лестницей друг напротив друга. Хотя, это ты стоишь, я полулежу на ступенях - меня вспоминает пустая бутылка вина за люком. Там, наверху, дикие крики, гомон, грохот. Зеленая стекляшка летает по дощатому полу, за ней, с громким топотом, ноги. Громкая музыка, дым сигарет Пса. Ненавижу его курево, ненавижу эти его дурацкие привычки-замашки. Обещал же.
А ты смотришь мне в глаза. Тебя, кажется, колотит, ты мнешься, прижимаешься к стенке, чуть ли не сползаешь по ней вниз. Это потому что я тоже смотрю тебе в глаза. Весело так, нахально смотрю – мне сегодня все можно.
Утверждение. Да. А потом ты дрожащим голосом говоришь мне то самое, трехсловное утверждение. Повторяешь шепотом, глазами в пол. И еще, и еще раз. Ты как пружина. Мне кажется, что если я трону тебя пальцем, ты разорвешься, подпрыгнешь, улетишь. А я дотрагиваюсь. Губами по шее, пальцами по спине. Ты задыхаешься, бормочешь что-то, и мне кажется, что если бы ни я и стенка – лежать тебе на полу.
Какие же у тебя теплые руки, шея, спина, да и вообще все тело. Безумно. Ааах. Чертова память на моих холодных пальцах.
«Крааац!..» Паша. Из открытого настежь люка высовывается любопытная вихрастая голова. «Тооооп!» Вторая. Либо Пес, либо Рыжик. «Скрип-крааац!» Третья. Ну да, куда же нам без твоего «подарочка». Мне становится смешно при виде этой удивленной разобиженной физиономии. Ей разве что не хватает таблички «Глобальный облом». Согнувшись, я, хохоча, съезжаю вниз по ступеням. Мои друзья – идиоты.
Смотрят. Господи. Рыжик и Паша медленно спускаются вниз и становятся между нами. Ты, белее бумаги, подпираешь спиной стенку. Рыжик заглядывает мне в лицо. Нет, я больше так не могу, у меня начинается хохотливая истерика. Фыркнув, Рыжик дотрагивается до моего лба и улыбается. Все вместе они вновь загружаются наверх. Я подползаю к тебе. Твоя кожа жжет пальцы. Горишь, мой ангел.
Я закрываю глаза и понимаю, что просто не знаю, как мне сказать тебе правду. С громким скрипом закрывается люк, а я еще долго хриплю тебе на ухо.

а потом мы просто шагаем домой
тихо ворчит ночное шоссе
я держу тебя за руку